Глава 50

-Пойми, Марди, для Морганы ты никто! Со мной ты можешь получить положение и уважение, перестать быть простой служанкой! — герцог Кармелид уже всерьез опасался за свою головную боль — девушка оказалась непробиваемой. Мало того, что подняла жуткий крик, пробудившись, и принялась рыдать, как сумасшедшая (как будто бы он совершил с нею какую-то особенную жуть!), так и теперь, подобрала ноги под себя, забилась в самый дальний угол постели и смотрит на него, явно не понимая всех прелестей своего положения!

Герцог Кармелид обещал себе, что будет терпеливым, он вздохнул и еще раз попытался объяснить:

-Для Морганы ты никто. И это так будет впредь, ты знаешь. Но, если ты перестанешь сопротивляться, если ты примешь мою руку и ласку, мою дружбу, если ты…

-Шпионить за госпожой я не буду, — упрямо вздернула носик Марди, и Кармелид испытал желание ударить ее чем-нибудь по затылку — надо же так сопротивляться собственной удаче!

-Ещё раз, — герцог терял терпение, — я объясняю тебе, глупая ты девчонка: ты должна это делать. Во имя короля. Ты же любишь короля?

Марди любила Артура. Очень. Грезилось бедной девушке о многом, когда она видела его могучую фигуру, и действительно казалось, что нужно бы и шпионить, и доносить, если все ради его блага. Все ведь ради его блага, верно? К тому же, Моргана, честно говоря, не жаловала служанку, часто пренебрегала ею, открыто указывала её место, но… разве это стоило того, чтобы предавать ее? Да, Моргана была груба, да, она была жестока в словах, но не в действиях! Она ничем не ограничивала Марди, не требовала этикета и поклонения, не требовала от нее ничего, кроме теплой ванны и помощи в том, чтобы одеться в платье. Да еще, пожалуй, принести ей воды или молока… разве это сложно? Разве это не было милостиво с ее стороны? Разве это заслуживало того, чтобы предавать ее?

И, если честно, Марди сначала обижалась на злобность Морганы, даже как-то до смешного фыркала в ее сторону, чем заслужила снисходительный кивок госпожи Октавии, а потом Марди поняла одну простую вещь: не становятся такими, как Моргана, от лёгкой жизни. Марди не знала, через что пришлось пройти фее, но когда она увидела ее исполосованную шрамами спину, когда увидела, как мечется в кошмарах эта женщина по постели, что-то поняла, рискуя в этом себе признаться — Моргана не была виновата. Да, Марди знала, что Моргана устраивает в Совете публичную моральную порку короля, раз за разом, показывая, и публично, что как король Артур еще слаб. Но это не дело ума Марди. Если сам Артур терпит и приближает к себе Моргану, значит, так надо. А здесь заявляется Кармелид, приходит вечерами, шепчет ей уговоры…

И в тот вечер, когда Марди жалуется Моргане (после долгих дней терпения), Леодоган натыкается на закрытую дверь и стучит, изображая волнение, просит открыть, говорит, что у него очень важное послание… Марди открывает и дальше провал. И вот — жуть пробуждения и шантаж, угрозы со стороны герцога.

-Ну, послушай, — Кармелид обнял Марди за плечи, — послушай, девочка, ты, как и все служанки мечтаешь выйти замуж. Я ищу себе жену, молодую, чтобы родила мне сына, дочь уже есть. Давай так — брак со мной, но только после того, как ты согласишься достать из ящика Морганы кое-какие документы?

-Она убьет меня! — Марди в ужасе сжалась в объятии герцога, — пожалуйста, не надо!

-Не убьет, — легкомысленно отмахнулся Леодоган, — ты придумаешь что-нибудь, чтобы не убила. Один только документ и все будет хорошо. Ну, как? Один документ и ты не Марди — принеси-подай-мерзавка, а Марди Кармелид, герцогиня!

-Ваша…- Марди сглотнула неприятный комок в горле, высвобождаясь из его рук, — светлость, прошу вас, уходите! Сейчас вернется Моргана, она не должна видеть вас здесь. Она будет думать, что моя честь утрачена, что я…

-Так оно и есть, — усмехнулся герцог, поднимаясь с постели, — ладно, только из-за того, что я милостив, добр и сердечен, а также испытываю слабость к прекрасным дамам, я оставлю тебя. Но вечером я не уйду, пока ты не дашь мне ответ!

Кармелид поцеловал Марди — онемевшую и потрясенную в лоб и исчез. Через несколько минут, которые протянулись для Марди словно вечность, вошла Моргана — как всегда, бодрая, чуть насмешливая и злобная.

-Госпожа! — Марди рванулась навстречу к Моргане и опустила глаза, понимая, что может во взоре своем выдать куда больше, чем следует.

-Сиди! — рассмеялась Моргана, останавливая служанку жестом, — я даже спрашивать не буду, честно!

Моргана прошла за тонкую занавеску и принялась переодеваться. На ней до этого было платье с несложной застежкой, а потому помощь Марди не требовалась и служанка уже изучила для себя, что если ее не зовут, то появляться не надо — Моргана не любит лишний раз демонстрировать свои шрамы.Наблюдая же за силуэтом — диким в своей грации, женственным и отточенным, отраженным тенью в занавеске, Марди вдруг вспомнила, что Моргана потеряла ребенка совсем недавно, и это, должно быть, тоже терзало ее, не могло не терзать! Служанке стало страшно — сколько боли таит в себе эта женщина, которую не показывает никому, носит словно бы внутри тюрьму или кладбище искренних чувств? Сколько на ней всего?

-Нет, — не выдержала Моргана, появляясь, наконец, из-за занавески уже в другом, свободном и в просто скроенном платье темно-синего цвета с глубоким вырезом, — я все же спрошу!

-О чём, госпожа? — Марди старалась не смотреть на Моргану, которая теперь застегивала длинный медальон на шее.

-Ты что, серьезно связалась с Леодоганом Кармелидом? — спросила Моргана, застегивая медальон на длинной шее. — С этим герцогом?

-Я…- Марди не знала своего помешательства и тумана, провала в памяти. Герцог утром объяснил ей, что она бросилась к нему на шею, принялась целовать, а он, как герцог и приличный человек, не смог отказать прекрасной даме. — Я не знаю, госпожа.

-Это не мое дело, — Моргана покачала головой, даже не глядя на Марди, — но, зря ты, на мой взгляд, с ним связалась! Ох, зря! Если тебе хочется любви, сказала бы мне, я бы тебе привела под белы руки кого-то более достойного, чем этот… этот герцог! Он не стоит ничьих терзаний и томлений, а его гнилая натура… он опасен, Марди! Это все, что я хочу сказать. Будь осторожна.

Моргана даже не взглянула на служанку напрямую, воспользовалась большим зеркалом, в котором оценила свой вид, кивнула ей и вышла, не утрудившись даже спросить о ее печальном состоянии, да Марди и не ответила бы ей. У служанки возникло ощущение, что внутри разлилось что-то очень горячее и едкое. Моргана, ни разу не спросившая у нее ничего личного, относящаяся к ней, как к предмету, как к мебели, вдруг проявила что-то вроде заботы, предостерегая ее от герцога Кармелида! А Кармелид упорствует, он вернется за ответом, он потребует красть у Морганы документы, доносить на нее! Как быть? Марди до последнего не хотела предавать Моргану, но понимала, что Кармелид ее изведет, и что если она откажет, то…

Как поступит Леодоган? Самое простое — убьет ее, ведь он будет понимать, что был в опасности, в шаге от разоблачения, и никакие клятвы Марди не помогут ей избежать страха герцога быть разоблаченным. В худшей же ситуации, герцог найдет способ подставить Марди перед двором или перед Морганой.

Бежать? Она не предательница! Ее совесть чиста. Она любит короля и маму. Когда король Утер искал себе девочек в обслугу придворным своим дамам, когда его слуги рыскали по селениям, выбирая красивых и расторопных, мама сказала Марди, чтобы она никогда не гневила бога и всегда помнила о чести. А что выходило? Куда не бросишься — пропасть у ног! Ловушка! Предать Моргану — пойти против себя, пойти против чести, против бога, выдать Кармелида Моргане — обречь того на мучения, все равно выдать! Ох, как тяжело при дворе находиться тому, кто имеет хоть какое-то отношение к порядочности и добродетели. Темные волны смыкаются над головами самых искренних, самых добрых… Марди хотела лишь преданно служить, и, хоть изредка, но видеть короля и любить его…издали, невинно. А потом выйти замуж, и также любить короля, еще реже, еще преданнее, и говорить двум своим сыновьям (непременно должно быть двое!): «Смотрите, дети, это великий король Артур Пендрагон, ваш господин и ваш король! Высшее благо — защищать его, потому что он защищает нас…»

А что выходит? Марди мечется у озера, краем сознания отметив, что путь от спальни до воды так короток, так труден и так мал! Она мечется, растрепав волосы и не замечая уже того, что светлое ночное ее платье перепачкано сырой с ночи землей, что сама она босая сбежала по ступеням.

Воды холодная. Неприятный лед сковывает, призывая вернуться, показывая, что есть путь назад, к теплу, к берегу, но Марди только плотнее сжимает зубы и заходит в воду все глубже, все дальше, обнимает себя за плечи и ей все сложнее преодолевать сопротивление воды. Но она идет, чувствуя, как ее ноги идут уже по чему-то острому и зубы уже не попадают один на другой…

«Всё они…змеи!» — неожиданно злобно думает Марди и понимает, что больше не хочет злиться. Она уже ничего не хочет, только если увидеть маму, и объяснить ей, объяснить, чтобы она поняла — Марди не хотела так поступать, честно, не хотела. Но как она могла остаться, если все кругом такие… змеи?! Они притворяются, лицемерят и ненавидят весь белый свет, и себя ненавидят, и нет в мире придворной роскоши места дружбе, и солнцу и двум сыновьям. Забывается честь, забывается добродетель, но это там, на земле, а вода помнит все!

Марди больше не идет. Она зашла так, что вода уже ей по плечи, и берег совсем далеко, если даже захочет вернуться — не сможет. Но она знает, что не захочет. Она просто опускает лицо в воду, закрывает глаза и делает глубокий вдох прямо под водой, и, наконец, отпускает от плеч руки. Вода помнит всё. Вода уносит всех…

***

-А вы, госпожа, никогда не хотели сбежать из дома? — спросила Вадома, отрываясь от плетения тугих стебельков трав, которые ловко в ее руках принимали самые причудливые формы зверей и людей.

-А я и сбежала, — усмехнулась Лилиан, которая не успевала за ловкостью Вадомы и частично делала по наитию. — Я воспитывалась у приемной матери, у Леди Озера, она учила меня друидскому ремеслу, целительству. У нее был еще один мальчик, мы стали как брат и сестра, сдружились, но она его едва терпела, он не был магом, она приняла его по просьбе кого-то другого и всегда выживала.

-Может быть, госпожа, — Вадома подобрала следующий пучок трав и принялась вплетать его в свои творения, — она хотела уделять внимание лишь тебе?

-Она так и говорила, — подтвердила Лилиан, — но он был ребенком! Он тоже хотел любви! У него никого не было, и, знаешь, что произошло?

-Он умер, госпожа? — предположила дочь всех дорог.

-Нет, — Лилиан испуганно взглянула на нее, — нет, конечно, нет! Он жив! Он сейчас рыцарь при дворе короля Артура Пендрагона! Он счастлив, у него есть все. Но до этого, он сбежал. Он звал меня с собою, но я испугалась и не пошла за ним, и тогда он, скитаясь, шел через голод и холод по землям, и где-то нашел себе компанию!

-Плохую компанию? — спросила Вадома участливо.

-Отвратительную, — подтвердила целительница, — она — фея. Она безумная, интриганка, много кто. Она убивала и была в таких переделках, что я даже предположить боюсь. Мне кажется до сих пор, что она его использует, но я не могу ей помешать: Ланселот счастлив быть ее другом.

-Ланселот? — переспросила Вадома, — интересное имя! Но, может, госпожа, и не нужно ему мешать наслаждаться счастьем? Юноша настрадался, пусть будет жить дальше по велению своей души, а не по велению твоей тревоги, госпожа.

-Верно, он уже взрослый, — Лилиан вздохнула, отложила травы в сторону, — Вадома, ты хорошо понимаешь меня, так пойми и то, как мне трудно отпустить его! долгие годы мы были друг у друга, и никого больше не было между нами, мы поддерживали нашу дружбу и не дали нашим сердцам огрубеть…

Лилиан склонила голову и задумалась почти на минуту прежде, чем встряхнуться:

-С другой стороны, знаешь, Вадома, та женщина…его подруга — она была совсем одна. И она стала такой, потому что у нее не было Ланселота или меня рядом раньше. Если бы мы встретились, смогла бы я изменить ее? Я бы сделала это, клянусь! Я не позволила бы ей… однако, меня не было. Никого не было. Боже, Вадома, я жестока!

-Нет, ты не жестока, — утешила Вадома, — госпожа, ты мудра не по годам, но твоя мудрость еще не вошла в полную силу. Ты сидишь, как клетка в птице у этого принца Мелеаганта — высокомерного и надменного. Он считает, что познал все страсти и пороки мира, но он жал и слаб, он не знает, что такое сила, а я знаю. Я видела мудрость и в нем я не вижу ее.

-Вы очень нелестно отзываетесь так о том, кто вас призвал сюда! Он дает вам кров, и пищу, и заработок, — грубо отреагировала Лилиан, — а вы, Вадома…

-Деньги свои он может взять назад, они сковывают дух свободы, а я — дочь дорог и всегда должна оставаться свободной, и останусь. Ни один ваш Мелеагант или Артур не сломит моей свободы, и я предлагаю тебе то, что не предлагала раньше никому…

-Вернуться к плетению? — Лилиан не нравилось направление разговора, и она попыталась вернуть какую-то новую и непривычную ей девушку к прежнему занятию.

-Уйти со мною! — Вадома тряхнула волосами, и шелковые пряди разлетелись по ее плечам, — уйти со мною, туда, где жизнь не отходит от земли, где Андалузские реки текут и кипят истинной мудростью, где хрустальны еще слезы дождя, где можно танцевать босиком по разгоряченному песку, где люди ищут твоей помощи и ждут… знаешь ли ты, госпожа, как поют ночные птицы в лесах Седых Берегов? Знаешь ли ты, госпожа, как прекрасен рассвет, встающий над словно бы молочной рекой? А горы… ты видела горы, моя госпожа?

Лилиан взглянула со странной смесью чувств на Вадому. Был период, когда дух Лилиан рвался изведать все места на свете, но потом это привело ее в графство Уриена, а с тех пор что-то сильно пошло не так и она готова была сидеть в землях принца де Горра до скончания своих дней и забыла как-то всякие мысли о путешествиях. Романтика далеких мест потеряла для Лилиан вкус. Все эти пыльные плащи, серые дороги, что в изобилии своем бегут на тысячи сторон — все это стало вдруг неинтересным, ведь Мелеаганта с нею не будет. Неужели она так привязалась к принцу, что не хочет оставлять его даже ради путешествия? Не длинного бы даже путешествия? Только до Седых Берегов? Или до Греции? И сердце уже протестующе заявляет: «сиди здесь. Сиди здесь, не ходи…» и она не может пошевелиться. И тянет ее взгляд над камнями земель де Горра и его замок — как он прекрасен…

-Так погибает всяческий талант, — трагично заметила Вадома, по-видимому, без труда прочтя ответ во взоре Лилиан, — всяческий талант будет загублен, стоит связаться не с тем человеком…

Лилиан не сразу осознала услышанное. Она еще почти полминуты сидела, пытаясь понять, где она уже слышала эту фразу, и откуда знакомо ей это пренебрежение в тоне, а затем, вспомнив все и сразу, осознав сразу же все, что можно было осознать ей в данную минуту, подняла глаза на Вадому и успела заметить, как слегка исказились слишком красивые, будто бы глиняные черты девушки, словно были маской на чужом, проклятом лице, которое Лилиан мечтала забыть.

Она хотела верить, что ошиблась, ведь в противном случае выходила картина совершенно дикая и неправдоподобная, ведь иначе Лилиан провели, поймали на самый простейший магический трюк, а сознавать еще и это было бы уже жестоко. Но то, как Вадома улыбнулась — явно чужой улыбкой, явно не своими глазами посмотрела на нее, и тот испуг, который проскользнул в ее взоре, все это сказало куда яснее, чем можно было бы предположить.

-Дрянь…- выдохнула Лилиан, и ее руки затряслись от страха и гнева, — ты! Как ты…

-Я уйду, — Вадома мгновенно перестала говорить без акцента, и ее голос стал другим — она заговорила уже своим, настоящим голосом, в котором без труда целительница услышала голос приемной матери — Леди Озера.

-Я уйду, не говори Мелеаганту, — прошептала Леди Озера, скрытая под обликом Вадомы. — Молю тебя, не говори ему… молю, прошу…

Поступать можно по-разному. Поступать можно благородно и чувствовать себя предателем, а можно совершить предательство и ощутить в себе всю добродетель человечества. Лилиан не колебалась…почти не колебалась. Она знала, что в замке на каждом углу живут Тени, бросила взгляд в темный угол, крикнула:

-Сюда! Леди Озера здесь!

Тьма заклубилась живыми змеями, Лилиан почувствовала, как в ее пальцах зажегся зеленоватый огонек. Она не хотела драться с этой женщиной, которая хоть и испортила ей жизнь, но все же, помогала ей стать целителем, кормила и поила ее и…

-Ничтожество, — прошипела Вадома, оказываясь лицом к лицу со своей ученицей, и теперь Лилиан даже удивилась, как не узнала в ней раньше хищных черт.

Тени вышли из пустоты — жуткие, привычные для Лилиан и слабые для каждого, кто видит их впервые. Леди Озера отступила в сторону, попятилась, пытаясь придумать выход, найти отступление, но Тени стремительно окружали ее.

-Сдавайся, — Лилиан даже не заметила, как слезы побежали по ее лицу, — сдавайся, не вынуждай меня…

Леди Озера покачала головой, и что-то огненной полоснуло Лилиан под ребрами, она ослепла и оглохла от боли, медленно начала оседать на землю, не в силах была даже сделать глоток воздуха, а чьи-то руки подхватили ее и были руки те настоящими. Неслись какие-то вспышки, ругательства и кто-то кричал, кто-то даже завизжал… А потом все кончилось. Боль отступила и Лилиан, прижимая руку ко все еще нывшему, но уже не горящему как от пламени боку, смогла сесть, увидеть сбитых с толку теней и перекошенное от ярости лицо Мелеаганта, а также осознать, что она сама упала на руки графу Уриену Мори, который был бледнее, чем его же белая шелковая рубашка.

А потом Лилиан заметила тело у ног Мелеаганта. Вадома. Та, какой она была при жизни, пока тело ее не похитила Леди Озера. Бессмысленная, страшная марионетка у ног победителя… пустая давно и снаружи и внутри, лишенная всех жизненных соков девушка с навсегда застекленелым взглядом.

-Ушла, — ответил Мелеагант, садясь рядом с Лилиан, — ушла, зараза… ты как?

-Живая, — ответила Лилиан медленно. — Что дальше?

-У меня планы на нее, — ответил Мелеагант, поднимая Лилиан, — я заставлю каждое озеро и каждое болото закипеть, я найду ее…

-А если она не выйдет и предпочтет свариться, у тебя будет однажды неплохой рыбно-мясной суп, — Уриен неловко поднялся с песка и, заметив взгляд Мелеаганта и Лилиан, виновато развел руками, — извините, но вам не кажется, что нормальный человек не должен видеть столько, сколько вижу я? Я решил, что буду сходить с ума по-своему… у меня в друзьях Мелеагант, Ланселот и ты, Лилиан. А в возлюбленных Моргана. Я вообще — жертва, имею право.

-Как ты ее узнала? — спросил Мелеагант, махнув рукой на Уриена и смиряясь с его защитной реакцией.

-По снобизму, — ответила Лилиан, решив не вдаваться в подробности, пока не выпьет травяного отвара для успокоения.

-Девушку надо похоронить, — мрачно кивнул в сторону тела Мелеагант и едва не наступил при следующем шаге, на тень, которая жалась к его ногам. — Что тебе?

Тень недовольно мурькнула, а затем доверчиво схватила его пальчиками-когтями за край плаща.

-Да не сержусь я на вас, — успокоил Мелеагант, — угомонитесь! Сделали, что могли, будем ловить.

Тень, кажется, улыбнулась, во всяком случае, расширившийся в три раза оскал треугольных острых зубов Лилиан определила как улыбку.

-Нет, гладить я вас не буду, не заслужили. Вот поймаете когда, поговорим, — устало объявил Мелеагант и повел Лилиан в замок, на ходу отдавая приказы о захоронении девушки с должными обрядами. Лилиан же, между тем, решила, что шутки Уриена, вообще-то, прекрасно вписываются в происходящее вокруг.

***

-Кей, уйди! — Мерлин с раздражением посохом отодвинул юродивого молочного брата короля в сторону, когда тот в третий уже раз нарушил обещание сидеть тихо и не мешать его разговору с Морганой и Монтессори (разумеется, разговор был тайным, но говорить решили в присутствии Кея, перейдя на греческий).

-Вы со мной не говорите! — обиженно заныл юродивый, глядя, по очереди, на всех троих, — вы меня не любите, вы говорите на глупом языке! И не хотите говорить с Кеем…

-Кей, — Мерлин предпринял еще одну попытку уговорить юродивого, — ты обещал вести себя тихо. Мы сейчас обсудим кое-что очень-очень важное, а потом поговорим с тобой, ладно?

-Или иди к братцу, — жестко предложила Моргана, которую снова Кей сбил с трагически-важной мысли.

-Он со мной не говорит, он меня больше не любит, — Кей едва не заплакал, — он меня не любит, он считает, что я глупый, что я слабый.

-Как же он прав! — не выдержала фея, терпение ее давно подходило к концу, а Моргана и раньше не была человеком особенной выдержки. — Как же Артур прав!

-Господи, я спятил, я слышу невозможное! — Монтессори возвел руки к небесам, — Боже!

-Прекрати! — обозлилась Моргана, давая понять, что она не настроена на долгие шутки и шутки вообще, — ты — Кей, обуза для Артура. Ты обуза для нас всех. Ты идиот. Ты слабак. Ты даже не шут — ты — никто! Совершенно ничтожен!

-Не говори так, — взмолился Кей и крупные слезинки покатились из глаз его. — Не говори…

-Ты мешаешь всем, — добила Моргана и почувствовала, что перегнула палку. Нервно дернула плечом, злясь на себя.

-Это ты зря, — сделал вывод Мерлин, пока Кей торопливо убегал из комнаты.

-Мы все мечтали это сделать, — Монтессори отреагировал равнодушно, — кто-то должен был, давайте продолжим… помиримся с Кеем потом, сначала о податях!

Кей сбежал по ступенькам вниз почти честно, скатившись кубарем только последний пролет. Он бежал туда, куда его несли слабые ноги его, не разбирая дороги, не глядя перед собой толком и налетая постоянно то на одну колонну, то на другую. Путь его привел к блестящей глади озера — единственному месту, где почти никогда никого не было, и он мог побыть в одиночестве, развлекая сам себя…

Кей сел в песок и заметил, что рядом с ним следы босых ног, ведущие прямо к озеру — следы свежие. Кей взглянул на озеро и не увидел там никого (да и кто станет плавать в такую холодную погоду?) и сел обратно, но что-то не давало ему покоя.Он смотрел на следы — маленькие ножки, почему-то он попытался приложить к ним свою пятерню, и вышло, что пятерня почти полностью соответствовала размеру следа. А вот…

Кей взглянул в другую сторону от себя, ища то, о чем подумал лишь недавно — обратных следов не было. Выходило, что кто-то зашел в озеро и не выходил обратно? Кей приподнялся на коленях, пытаясь увидеть, нет ли кого вдали, но никого не увидел. Сел снова в обратную позу и тут же вскочил — где-то в середине озерца мелькнуло что-то белое.

-Далеко! — крикнул Кей с уважением и уже не смог заставить себя сесть. Почему-то сердце тревожно билось в его маленькой, никогда не знавшей храбрости или же героизма клетке. Что-то было не так.

Кто пойдет плавать в холодную погоду, еще почти с самого раннего утра и заплывет в одежде! — так далеко? Какой безумец?

Только тот, который не хочет выплывать. Этого хватило понять даже Кею. Разум его очистился мгновенно, он попытался бросить к замку, но представил, что его никто не примет всерьез, да и успеет ли? Вряд ли. Кей вернулся к берегу, потоптался — лезть в воду не хотелось, было страшно и холодно, но все сомнения пропали в тот миг, когда Кей увидел еще раз напряженным и обострившимся от страха взором вдали тонкую белую руку, что загребала вокруг себя воду.

Он больше не мог раздумывать. Бросился в воду. Он рассек рукою холод и страх, сознание было до ужаса чистым. В два каких-то мгновения Кей, неожиданно сильный в своем решении, доплыл до того, чтобы разглядеть пловца и увидел служанку Морганы. Девушка захлебывалась, и явно пыталась не сопротивляться этому. Кей грубо схватил ее за волосы одной рукой, а другой за шею и, чувствуя, как собственные его силы его покидают, не будучи рассчитанными на подобное, поплыл к берегу, таща за собою непослушное и тяжелое тело бьющейся девушки. Вскоре оба тела (ибо Кей после такого заплыва представлял из себя только тело), оказались на берегу и Кей последними усилиями выволок Марди из воды.

-Какого черта здесь происходит? — Ланселот, заметивший издали неладное, уже подоспел к ним. — Кей! Так, подожди, жив? Отойди, я помогу. Кей, да прочь же!